Сергей Мохов: «Детская эвтаназия — спорный вопрос даже в самых либеральных странах»

Сергей Мохов, социальный антрополог, стипендиат Oxford Russia Fellowship, эксперт фонда «Хамовники» много лет занимается темами смерти и умирания, выпускает журнал «Антропология русской смерти». Сейчас в поле исследования Сергея находится паллиативная помощь и хосписы. +1 задал несколько вопросов исследователю о том, что происходит с паллиативом в России.

— Вы говорили, что death studies переживает ренессанс, происходит переосмысление самого отношения к смерти. Что вы имеете в виду? В какую сторону это осмысление направлено?

— В сторону попытки выработать язык разговора о смерти. Под воздействием технологий, медицины с одной стороны и растущей напряженности между индивидом и государством с другой — происходит попытка нащупать ответы на достаточно базовые вопросы «а что есть человек?», «что есть его жизнь?» и «что есть его смерть?». Смерть стала очень удобным и показательным инструментом для разговора об очень важных и острых проблемах современного социально-политического устройства.

— Почему интерес к паллиативной помощи так резко актуализировался? Раньше на неизлечимо больных закрывали глаза?

— Никто никогда не закрывал глаза на умирающих людей. Если в Средние века это было иначе — люди умирали скоротечно и часто от самых простых заболеваний, то сейчас население стало стареть и люди стали умирать дольше. Умирать без боли — это право человека, его право до самого конца оставаться человеком — так это определяет Всемирная организация здравоохранения. Эта история актуализировалась в 1960-е годы, когда появился тренд на права человека. Исторически же современное представление об умирании зарождается в XIX веке — в викторианской Англии, например, нельзя было допустить, чтобы лондонский денди умирал в мучениях, этот процесс должен был соответствовать его статусу, это вопрос человеческого достоинства. Постепенно это дает идеологическую основу для представлений, что умирание должно сопровождаться некоторыми условиями, уходом.

— Какова позиция власти?

— Я не вижу запроса на ответственность и цивилизованность со стороны российского государства. Принятие закона — это управленческое решение, но почему оно принято, мне до конца не ясно. Предполагаю, что речь может идти о попытке захвата повестки и инициативы. Фонды помощи хосписам очень много делают для актуализации темы, а российское государство не терпит неподконтрольные инициативы.

— Паллиатив ведь не только медицина, но и психологическая поддержка, духовная. Что вы думаете насчет духовной работы с паллиативными пациентами? Можно ли сказать, что религиозным людям умирать легче?

— Я не могу здесь однозначно оценивать «легкость» и «тяжесть». Но из опыта могу сказать, что умирают проще те, кто не одинок — это точно.

— Что вы можете сказать насчет детской эвтаназии? Может ли она стать частью паллиативной медицины или это все-таки убийство, а не помощь?

— Детская эвтаназия — это очень спорный вопрос даже в самых либеральных и свободных странах. До сих пор не понятно, насколько ребенок может артикулировать собственную волю и желание (даже при покупке сигарет), а тут вопрос касается жизни и смерти. Но отмечу, что паллиативная медицина не предполагает эвтаназию, все же это принципиально разные подходы, хотя между ними и есть пересечения.