В атмосфере глобального потепления

На ПМЭФ бизнес и чиновники решали, как управлять планетой, чтобы спастись

Могущество человечества достигло критического уровня, с которого начинается новый этап ответственности. Люди изменили глобальную историю планеты, геологические эпохи остались в прошлом, началась эпоха антропоцена, констатировал несколько лет назад визионер Юджин Штермер. Но вместо того чтобы упиваться могуществом, человек должен думать о том, как управлять тем, чем ему прежде управлять никогда не приходилось, — природой в целом. Именно этой проблеме была посвящена сессия «Глобальный климатический вызов: ограничение или драйвер развития» на Петербургском международном экономическом форуме. Эксперты выступали на площадке Лаборатории «Инносоциум». Дискуссия выявила экзистенциальную развилку: управлять ветром и морем так, как будто это люди, или искать новые подходы. Мы попробовали разобраться, как политики и предприниматели видят свою роль в новой реальности.

Молчащий, мычащий, говорящий

В каком-то смысле эпоха Аристотеля продолжалась все последние 2,5 тысячи лет и заканчивается буквально на наших глазах. Аристотель понимал «управление» исключительно как управление человека человеком. Маркс и другие политэкономисты XIX-XX веков вплоть до дирижистов и неолибералов добавили в конструкт массу деталей, красок и оттенков, однако на одном полюсе действия неизменно находится человек (например, собственник средств производства), а на другом — тоже человек (например, наемный работник). Управление — это способность влиять на поведение людей и направлять его в желаемое русло, говорят нам словари.

Но в том-то и дело, что «процесс» больше не находится «под контролем», и проблема не в том, что «контролю» мешают пролетарии, суфражистки, хиппи или коммунисты — словом, люди, на которых можно воздействовать привычными способами. И не в том, что мы неожиданно нашли инопланетян и нам приходится приноравливаться к их логике. Просто человеку еще никогда не приходилось управлять чем-то, что не является человеком. Несколько лет назад нобелевский лауреат Пауль Крутцен и Станислав Вацлавек сформулировали тезис о том, что человек теперь контролирует почти все аспекты жизни планеты. Набирающий популярность термин «управление изменениями» скрывает важнейшую дилемму. Или мы по-прежнему управляем — по Аристотелю — человеком, но формулируем для него новые цели, обозначаем новые критерии для оценки его деятельности. Или мы все-таки начинаем управлять растениями, животными, климатом, геологическими и космическими процессами — словом, берем на себя в какой-то мере функции демиурга, которому приходится, правда, учиться на собственных ошибках. Что является объектом управления? По сути, именно вокруг этого — осознавали это участники дискуссии на ПМЭФ или нет — и вращался спор.

Бить или образовывать

Если утрировать и упрощать, можно выделить два основных подхода.

Сторонники первого полагают, что человеческая природа не подлежит изменению. Человек, как учит парадигма неолиберализма, — существо рыночное, он нацелен на получение максимального результата при минимальных затратах. Уничтожение климатического баланса, биологического разнообразия и грубое вмешательство в биосферу на самом деле и были этим пресловутым «простым путем», «минимальными затратами». От этой дороги человек не откажется, если его не «наказать». В этой парадигме управление сводится, собственно, к поиску кнутов и пряников для того, чтобы отвратить человека от плохого и приучить к хорошему. Выразителем этой точки зрения можно считать — с известными оговорками — председателя правления «Роснано» Анатолия Чубайса, который, в частности, предложил ввести углеродный налог. Эта идея проста и ничем не отличается от классического постфискального подхода (который рассматривает налогообложение в первую очередь не как источник пополнения бюджета, а как регуляторную меру): налог на выбросы выше определенного уровня должен быть таков, чтобы модернизировать производство было дешевле, чем налог выплачивать. Очень характерна базовая мотивация, то есть то, ради чего на самом деле предлагаются те или иные меры. Если производители в России не озаботятся экологической ответственностью, уже через несколько лет они не смогут экспортировать свою продукцию в развитые страны, которые усиливают требования и вводят санкции против «грязных» товаров. Природу спасать, конечно, надо, но в первую очередь беспокоит все-таки сохранение и увеличение объемов экспорта и в целом производства, выживания товаров на развитых конкурентных рынках.

На другом полюсе — идея, что в первую очередь нужно менять самого человека. Изменением природы (в ту или в другую сторону) невозможно заниматься, не меняя природы самого «изменителя». Адепты этой точки зрения исходят из того, что «бить по рукам», конечно, можно, особенно если приходится принимать срочные решения. Однако безответственный обладатель рук найдет способ, как продолжать старое и научиться уворачиваться от ударов. Собственно, этому учит история знаменитого Киотского протокола, в котором с присущим тому времени цинизмом предлагалось торговать правом наносить вред природе. В результате Киотский протокол — сам по себе, природоохранные инициативы развитых стран — сами по себе. Выразителем этой точки зрения можно считать помощника генсека ООН Мирьяну Сполярич Эггер, которая акцентировала внимание на доступе населения к образованию, здравоохранению и «правильной» окружающей среде. Для Эггер устойчивость — это в том числе устойчивость человеческой популяции. Сложно инвестировать в развитие человеческого капитала в регионе, откуда все стремятся уехать. Число природных катастроф значительно выросло на последние 15 лет, заметила Эггер. Стихийные бедствия бьют в первую очередь по населению стран третьего мира и вызывают миграционные волны. В результате снижается экономический рост, а значит — и ресурсы для инвестиций в устойчивость. Словом, как говорил (по другому поводу) научный руководитель Высшей школы экономики Евгений Ясин, «любую реформу стоит начинать с учителей».

Эхом рассматриваемой дискуссии может служить дискурс вокруг того, являются ли климатические изменения следствием вмешательства человека в природу. Этому вопросу на ПМЭФ уделялось особое внимание — и недаром. Идея о том, что человек на самом деле невиновен, естественным образом приводит к выводу, что можно продолжать развитие экономики в старой парадигме. Но даже если это и так, и природу меняет сама природа, это на самом деле только обостряет вызов, с которым столкнулось человечество. Среда становится все более агрессивной, и в ней нам нужно выживать и, желательно, развиваться — стало быть, нам придется играть по правилам, которых мы не понимаем. Как обстоят дела с точки зрения науки — этот вопрос мы пока оставим для одного из следующих выпусков, а сейчас обратим внимание на то, что человеку рациональнее думать, будто эра антропоцена на самом деле началась: это мобилизует нас на поиски решений. Межправительственная группа экспертов по изменению климата заявляет, что с вероятностью 95,5% климатические изменения провоцирует именно человек, напомнил советник президента РФ Руслан Эдельгериев. Как сообщил он, президент заверил, что сделает все, чтобы Россия ратифицировала Парижское соглашение. Напомним, оно предусматривает комплекс серьезных мер по снижению выбросов с 2020 года. Цель — не допустить повышения температуры в течение текущего столетия более чем на 2°C, а в идеале — ограничить его уровнем 1,5°C.

Просвещенные низы, алчные верхи

Так выглядит диспозиция. Дискуссия на ПМЭФ, однако, раскрыла одно поразительное явление. «Народ», от которого традиционно ожидается консервативная позиция, оказывается более обеспокоенным глобальными климатическими проблемами. Это странный вывод для тех, кто намерен действовать через медленное и постепенное изменение сознания «отсталого по определению» населения. Напротив, бизнес-сообщество, более образованное и, как предполагается, более ответственное, склонно игнорировать вызовы и рассматривать попытки регулирования как обузу.

Согласно проводимым в России (подчеркнем, в России, а не в странах Запада, где экологическая пропаганда развернута намного шире) опросам, население нашей страны видит, как меняется климат, без всяких исследований возлагает ответственность на промышленников и требует от правительства и бизнеса принять радикальные меры. А бизнес, по словам Чубайса, при словах «углеродный налог» готов броситься на автора такого предложения «с вилами наперевес», защищая свои интересы. В самом деле, считается, что платить за все именно бизнесу (хотя на деле он перекладывает издержки, конечно же, на потребителей), и именно бизнес понесет убытки в случае, если экологическая ответственность войдет в ожидаемое русло. Как говорил на сессии замминистра экономического развития России Михаил Расстригин, «есть риски снижения конкурентоспособности в мире нашей экономики», на такие риски «нельзя закрывать глаза». Компании боятся, что «недополучат свой рубль», — вторит Эдельгериев.

В самом деле, игнорирование меняющихся природных условий, с которыми связана экономика, только кажется легким и беззатратным путем. Можно назвать несколько факторов, которые разрушат производственную деятельность и по сравнению с которыми углеродный налог покажется цветочками:

Пресловутая роботизация снимет остроту проблем только отчасти: ведь, в самом деле, роботы не будут продавать товары роботам, как об этом говорят некоторые футурологи.

Верно и обратное: снижение выбросов, наложенное на себя бизнесом или выполненное по требованию регулятора, вовсе не равнозначно «экономическим потерям». России с ее стагнирующими темпами роста ВВП вообще не стоило бы поднимать этот вопрос, на фоне стран, в которых введена система экологических налогов, а при этом ВВП растет куда более впечатляющими темпами.

Таким образом, вырисовывается интересный поворот: в просвещении, если уж говорить о повышении качества управления переменами через науку и искусства, в первую очередь нуждаются люди, принимающие решения, а не само «население». Это приводит к странному парадоксу, который отчасти разрушает опробованные веками клише о трансляции стандартов ответственности непременно сверху вниз, от «просвещенного монарха» или «интеллектуалов» — к косному и безответственному «населению».

Именно этот вызов, как следует из материалов дискуссии на ПМЭФ, можно считать основным: кто займется трансфертом ответственности, если направление трансферта выглядит столь непривычно и странно?

Ученые из Стэнфорда выяснили, что среднегодовая температура в 13°C оптимальна для экономической деятельности. Если в той или иной местности холоднее, она выигрывает от глобального потепления, и наоборот. В 2100 году 77% стран будут беднее, чем они были бы в мире без глобального потепления. Во многих развивающихся экономиках падение ВВП приблизится к 100%. Китай и США потеряют около 50% ВВП. При этом Россия и Канада выиграют, но это — без учета маргинализации их основных торговых партнеров, так что, скорее всего, никакого выигрыша не будет и у северных стран. Вообще, в таких выкладках много гадательного. Так, по оценкам ООН, экономика США к 2100 году потеряет 10% ВВП, но эксперты уже раскритиковали эту цифру, сочтя, что она базируется на экстремальных сценариях. В целом создается впечатление, что все ощупывают кто хобот, кто ноги, но почти никто не видит пока самого слона глобального потепления.

Спросить у тополя

Руслан Эдельгериев отметил чрезвычайно важное для нашей темы обстоятельство: когда российские компании работают за рубежом, с них как водой смывает родимые пятна российского капитализма. Они готовы обсуждать экологические проекты, снижать углеродный след — словом, играть по «тамошним» правилам. В России же компании интересуются только прибылью, несмотря на то, что отечественные лидеры ответственности, безусловно, есть.

Отсюда следует чрезвычайно важный вывод: в роли «просветителя принимающих решение» выступает среда. Можно ее назвать «гражданское общество» или «общественное мнение», но именно она ставит бизнес в условия, когда ему приходится задумываться о чем-то кроме сиюминутной прибыли.

Для России — с учетом того, что, как мы видели, опросы общественного мнения показывают четкий запрос на устойчивость «снизу», — это означает, что в нашей стране пока почти не работает ключевой элемент трансферта ответственности, а именно — превращение «народной» повестки в повестку власти. Понятно, что снижение углеродного следа — не та тема, из-за которой люди выйдут на митинги. Стало быть, этот запрос не попадает в пресловутый протестный мониторинг, на основании которого верстается повестка. Отсюда следует, что власти следует сформировать механизм учета неявных запросов «снизу». Государству и обществу в России предстоит выработать единую позицию, чтобы через 15 лет не оказалось, что мир шагнет далеко вперед, а Россия будет спорить, вводить экологический налог или нет, сказал Расстригин.

Однако есть другая опасность, и мы бы обозначили ее как «упрощение повестки». Запрос «снизу» — это, конечно, ключевая история, но качество управления переменами будет гарантировано только в том случае, если перемены будут спланированы «наверху», в идеале — самими компаниями. Одно дело — действовать по принуждению и под воздействием карательных механизмов: в этом случае компания едва ли не все усилия затратит на обход таких механизмов. Совсем другое — быть до конца ответственным самому. Председатель совета директоров East Capital Питер Хоканссон призвал российские компании не просто перенимать ответственность в момент, когда они работают за рубежом, но и активнее импортировать ее вместе с технологиями. В результате российские компании будут удивлены активности иностранных инвесторов, которые будут охотно вкладываться в России в проекты такого рода.

Здесь была бы уместна аналогия с эпохой Петра I, тем более что форум проходил в основанном им городе. Но аналогия хромает. С одной стороны, России, похоже, как и 300 лет назад, приходится импортировать системные идеи и институты, в нашем случае —ответственности. С другой — налицо намного более ярко выраженный запрос на такой импорт.

Однако мы не можем завершить наш рассказ, сделав вид, будто в развитых странах и где бы то ни было еще проблема решена полностью, рецепты получены и идеально работают и осталось их лишь ввезти и приземлить на отечественную почву. На самом деле, конечно, Запад, если и является для нас образцом и источником, то только в силу недостаточности наших усилий. В комплексе проблемы не решены нигде, дискуссия идет везде, и оба обозначенных нами выше полюса, очевидно, не исчерпывают тему полностью, поскольку подменяют управление изменениями управлением человеком.

Разве что в произведениях визионеров и фантастов можно встретить идею, которая не показалась бы странной древнему магу, но над которой просто посмеются современный бизнесмен и политик: советоваться с природой — деревьями, животными, прежде чем совершать некие действия. Скажем прямо: такой совет не без оснований ассоциируется с активистами радикального толка, которые своеобразно одеваются, медитируют и уж точно не годятся в члены очередного общественного совета при министерстве. Хотя, кто знает, может, и зря посмеются.

Поэтому последним и уж совсем странным выводом, который после ПМЭФ пришел в головы авторов этого текста, был бы такой. Необходимо демаргинализировать многие идеи, которыми так богаты экологическая наука, общественные движения и вообще активистская мысль. Многие вещи, над которыми веками смеялись, в итоге завоевали мир. У нас нет особых сомнений, что за частоколом законов, правил, кнутов и пряников мы упускаем нечто важное просто потому, что это важное изложено не на должном языке, маргинализовано. Мы уверены, что через пару десятков лет многие идеи не покажутся столь странными, а станут частью государственных и бизнес-программ и стратегий.

Подписывайтесь на наш канал в Яндекс.Дзен.