Остаться без ноги и стать киборгом

10 лет назад Александру Бочарову ампутировали ногу, однако сейчас он не только совершенно нормально ходит, но и помогает другим. +1 представляет его рассказ о возможностях современного протезирования и о том, как справиться с тяжелой травмой.

Остаться без ноги — неприятно, но с моим диагнозом, остеосаркома, это было единственным выходом. Я думал, что научиться ходить на протезе легко. Но когда мне надели первую примерочную гильзу, закрепили протез и предложили идти, я понял, что даже стоять на нем нереально.

Пережить травму мне помогли друзья, которые поддерживали меня, были рядом. Относились ко мне без излишней жалости, во всем помогали, но делали это так естественно, что у меня не возникало ощущения, что я не такой, как они. Мы вместе гуляли, куда-то ездили. На то, чтобы снова научиться ходить, у меня ушло шесть месяцев. Протез я получил в начале марта 2007 года. Первые две недели я ходил с двумя костылями, до мая использовал только один, а летом перешел на трость. Думал, что с ней не расстанусь, боялся отпустить ее. Но потом начал ее забывать. Иду, и вдруг: «Где же трость?» И сразу паника. Когда не было трости, я сначала просил, чтобы кто-то шел рядом со мной для страховки. Но к сентябрю я уже передвигался полностью самостоятельно.

К сожалению, в России реабилитации после ампутации пока не уделяют достаточного внимания. А ведь от этого зависит объем твоих движений. У меня он недостаточный — поэтому велосипед я освоил только трехколесный.

После ампутации нужно заниматься культей, но зачастую врачи не объясняют, что с ней делать, как ее держать, чтобы у нее был достаточный объем движения. Когда мы стоим, нога смотрит вниз, культя же норовит подняться вперед. Хорошо, если врач посоветует следить за этим моментом. Иначе образуется контрактура, и нормально ходить на протезе человек не сможет.

При протезировании важно место ампутации. Чем больше осталось от бедра, тем лучше. Есть критический минимум, после которого установка невозможна.

Гарантия на протез — два года. Один раз за этот период его нужно полностью обновлять. Иначе, если узлы устройства ломаются, компания-изготовитель не будет его ремонтировать.

За 10 лет я сменил четыре протеза, но государство мне оплатило только один. Покупал я их с помощью благотворителя.

Основная функция протеза — разогнуть колено: сгибает его движение бедра, а на разгиб работает коленный модуль.

У моего первого протеза не хватало скорости. Через две недели мне поставили другое колено, миниатюрное и легкое, но без тормоза — гидравлического ограничителя, который не позволяет устройству сложиться. Если ты согнул колено, но полностью не разогнул и сделал шаг, переведя вес на ампутированную ногу, тормоз не даст протезу сложиться и ты не упадешь. А у моей миниатюрной коленки этот ограничитель отсутствовал, и была опасность завалиться на спину. За четыре года я падал два или три раза.

Когда ты выгибаешь ногу, происходит сильное движение и хромота заметна. Сейчас мне этого делать уже не нужно: у меня другой протез, с ограничителем. Но хромота осталась, по привычке. У женщин на протезах походка лучше, чем у мужчин, так как они учатся ходить ровно с самого начала. Для них это важно, а мужчины к хромоте относятся спокойнее.

Мое нынешнее колено — электронное: настройки вводились через компьютер. Тут тоже есть тормоз, но параметры задаются заранее: ходьба, спуск по склону, спуск по лестнице. Предыдущее колено регулировалось с помощью ключей.

Электронный протез удобнее, плавнее, сам включается. На нем идешь и не думаешь, как поставить ногу. На нем я катаюсь на коньках, на велосипеде.

Однажды я примерил спортивный протез. До того момента я относился к подобным устройствам скептически: они казались жесткими и неуклюжими. Но когда я надел его, было очень удобно. Я прыгал и бегал, как когда-то. Правда, потом с непривычки болела спина.

В комплекте протеза есть «косметика» — поролон, который создает объем. Он делается по образцу другой ноги, как ее зеркальное отражение. «Косметика» держится на протезе обычным эластичным капроновым чулком телесного цвета. Я попробовал ходить с таким поролоном, но мне не понравилось: он заметно влияет на сгибание-разгибание. Говорят, к этому можно привыкнуть. Все зависит от того, как человек к этому относится.

Когда я в брюках, заметно, что у меня под штаниной не нога, а протез. Летом я хожу в шортах. Сначала на протез люди бурно реагировали. Дети показывали пальцем и спрашивали, почему у дяди железная нога. Многие родители реагировали на это неадекватно, даже били детей по губам. Мне приходилось вмешиваться и останавливать их: ведь на любой вопрос можно ответить. Но сейчас люди практически перестали реагировать — во всяком случае, в Москве.

Близким тех, кто пережил ампутацию, хочу посоветовать быть рядом, но не акцентировать внимание на травме. Первое время человек очень переживает, но постепенно это пройдет. Правда, многое зависит от него самого.

К травме все относятся по-разному. Десять лет назад в больнице я познакомился с парнем, у которого тоже была саркома. Ему было тогда 16 лет. Он настоял на ампутации, видя страдания своих друзей по лечению. Сейчас он живет в Курской области и ведет очень активную жизнь на отцовской ферме: водит трактор, работает в поле. Начал заниматься бегом на беговом протезе. Говорит: «Меня радует то, что я могу в любой момент побежать». Все его друзья служили в армии, а он — нет, из-за болезни. Поэтому он записался на курсы молодого бойца при военкомате, сдал нормативы ГТО на протезе, в том числе и по бегу, участвовал в марш-броске, как все, — с оружием, в бронежилете. У него было только одно послабление: он бежал в одном кроссовке и шортах.

Если человек принял ампутацию и не обращает на это внимания, то люди не воспринимают его как ущербного, им тоже комфортней от этого. Но как только человек начнет нервничать, переживать, пытаться скрыть свое увечье, окружающие это почувствуют и не будут знать, как общаться. Нужно принять свою травму самостоятельно.

Сейчас я работаю в благотворительной организации «Содействие больным саркомой», которая помогает не только онкобольным, но и тем, кому предстоит ампутация. Таких людей мы стараемся знакомить с теми, кто уже на протезе, чтобы показать, что жизнь после ампутации — есть.