Как школы становятся территорией насилия

Случаи стрельбы в образовательных учреждениях привели к тому, что высокие заборы и ЧОП на входе стали неизбежными атрибутами многих российских школ. Как такие меры безопасности влияют на мировоззрение школьников, почему буллинг стал привычным явлением их жизни и через какой кризис проходит система обязательного образования в России, разбирался Plus‑one.ru.

Российские школы капсулируются, и это отражается на школьниках

В СССР школы были активными участниками социальной жизни микрорайонов: в них проводились разные кружки, секции, работал школьный театр. После теракта в Беслане в 2004-м, а затем — первого в истории России случая скулшутинга, когда в феврале 2014 года московский десятиклассник Сергей Гордеев застрелил учителя географии и взял в заложники одноклассников, российские школы начали «капсулироваться», утрачивая свою общественную функцию.

Их стали огораживать заборами и выставлять ЧОП на входе, однако число инцидентов массовой стрельбы в учебных заведениях продолжило расти. Каждый такой случай запускал по школам новую волну проверок и усиления мер безопасности. В частности, после стрельбы в казанской гимназии № 175 власти региона выделили миллиард рублей на обустройство КПП, установку систем видеонаблюдения и замену ограждений по периметру общеобразовательных учреждений. В Ростовской области администрация одной из школ вообще обтянула забор колючей проволокой — это было сделано, чтобы обезопасить территорию от «закладки наркотиков».

«Обеспечивать безопасность очень важно: в школах в маленьких городках, где часто нет пунктов охраны, дети сами просят, чтобы их установили. Но в мегаполисах эти меры часто бывают чрезмерными, иногда даже родители становятся нежелательными посетителями. Как результат, школа полностью исключается из жизни местного сообщества, хотя на ее территории можно было бы проводить собрания общественных организаций, благотворительные акции, например по сбору мусора, разнообразные фестивали и маркеты, тем самым вовлекая школьников в общественную жизнь и расширяя доступные им сценарии социального взаимодействия с разными возрастными группами», — пояснил Plus-one.ru городской исследователь и социолог Петр Иванов. По его словам, выросшие в такой «капсуле» школьники с высокой долей вероятности не будут чувствовать себя полноценными участниками гражданского сообщества. Следовательно, будут избегать участия в жизни местного самоуправления, муниципалитетов и ТСЖ. «Мировой тренд развивается в обратном направлении, когда школа становится ресурсным центром для местного сообщества: например, в Швеции там можно посидеть в кафе, позаниматься йогой или поиграть в футбол на стадионе», — добавляет Петр Иванов.

Избежать превращения школы в «черный ящик», но при этом защитить учебное заведение от террористов могут помочь архитекторы. «Во-первых, мы делаем классы со смежными входами, когда ученики могут выйти не только в коридор, но и в соседнее помещение. Идеально, если школа спроектирована так, чтобы из классов школьники могли выйти на улицу: это расширяет сценарии эвакуации в случае опасности. Во-вторых, то, что мы заимствовали у финнов, — тревожные кнопки, которые изолируют группы помещений через блокировку дверей», — пояснила в интервью Plus-one.ru гендиректор ED Architecture Елена Аралова.

Лекарство против буллинга

Помимо потенциальной угрозы снаружи, существует угроза внутри самих школ — выплески агрессии, которую не удалось предотвратить. Причем ее жертвами становятся и школьники, и учителя. Иногда это приводит к трагедиям: в феврале 2023 года в подмосковном городе Химки пятиклассница напала на свою бывшую подружку с кухонным ножом в школьном туалете.

Как пояснила Plus-one.ru основательница сети частных школ «Путь к успеху» Алла Аргунова, в основе буллинга лежат неправильная коммуникация и отсутствие этического фундамента. «Детей, как, впрочем, и взрослых, важно обучать технологиям общения и управления своим эмоциональным состоянием. Я вижу, как в нашей школе, получив эти знания, дети сами начинают регулировать среду и пресекать случаи буллинга. Иначе ребенок будет воспроизводить те стратегии поведения, которые он перенял через игры, кино или видео в соцсетях, а там контент часто носит токсичный и воинственный характер», — рассказала Алла Аргунова. И у родителей есть опасения, что такой контент может проникнуть в общеобразовательные учреждения изнутри.

Педагог и основатель Школы неформального образования «Апельсин» Дима Зицер в качестве лекарства от агрессии предлагает учителям разговаривать с детьми об их уникальности и отличии друг от друга. «Буллинг — это сумасшедшее упрощение отношений, когда мир черно-белый: есть хорошие и плохие, есть правильное и неправильное, красные и белые — все, точка. Чтобы буллинга не было, мир нужно усложнять. Мы же коллектив — это начало буллинга. Хороший вопрос к буллеру: ты что хотел сказать-то? Человек, который травит другого, действует по самому простому алгоритму. В тот момент, когда ты человеку задаешь любой вопрос, начинается усложнение и излечение. Это одна из функций школы — сделать человека сложным, когда он начинает понимать себя, другого и свое место среди других», — объяснил Дима Зицер в интервью YouTube-каналу «Нормальные люди».

С ним соглашается магистр психологии Мария Зиновьева, работающая с подростками, подвергшимися травле. По ее мнению, истоки буллинга обычно кроются в семье. «Когда ребенок рождается, перед взрослым стоит выбор, как его воспитывать. Если взрослый выбирает доминирующую заботу, то по мере взросления он будет передавать своему ребенку все больше ответственности и предоставлять право выбора, чтобы тот вырос самостоятельным и равным ему. Впоследствии такой человек будет склонен к кооперации и здоровой конкуренции, — поясняет Мария Зиновьева. — Второй тип воспитания — доминирующий контроль. В этом случае взрослый бессознательно не хочет, чтобы его ребенок становился равен ему, стремится его постоянно подавлять. В такой парадигме существуют всего две роли: сильного и слабого. Именно такие люди и попадают в ситуации буллинга — в роли агрессора или жертвы, так как только так они умеют взаимодействовать с миром».

Поскольку во многих российских школах действует вертикальная иерархия, которая не подразумевает равенства между учителями и школьниками даже в старших классах, агрессия, пусть и бессознательная, становится частью школьного обучения. «Современная система образования так устроена, что учителя не пользуются авторитетом и уважением ни среди детей, ни — часто — их родителей, и, чувствуя это, они бессознательно пытаются удерживать дисциплину в классе и свой авторитет с помощью подчинения и контроля», — добавляет Мария Зиновьева. По ее словам, кардинальные изменения происходят тогда, когда человек осознает, что агрессия — не норма, и тогда он учится взаимному уважению.

Что говорят сами дети о насилии в школе

Ульяна, 6 класс, 12 лет, Москва

«У нашей школы обычный забор, который ограждает территорию от метро и небольшого леса. Проходим в здание мы по специальным карточкам. За этим наблюдает охранник, который сидит перед мониторами, другой охранник проверяет металлоискателем рюкзаки. Сейчас многие ребята даже в младших классах курят, поэтому всех просят достать вещи из карманов. Если у кого-то находят вейп или сигареты, то отправляют к директору. Я считаю, что так правильно — это наша безопасность. Родители тоже могут попасть в школу, но только вместе с ребенком.

Я сама с буллингом не сталкивалась. И, надеюсь, не столкнусь. Но у меня есть одноклассница, которую буллит почти вся группа. Это началось еще в начальных классах. Сама девочка очень вспыльчивая, часто оскорбляет других, одевается очень бедно, совсем не учится. Из-за этого над ней смеются, издеваются. Я пыталась ее защитить, помочь ей подняться из статуса изгоя, но она не стала меня слушать и налаживать отношения с одноклассниками, поэтому я отказалась от этой идеи. Я знаю, что у нее очень сложные отношения в семье: год назад умер папа, мама ее бьет и грозится выгнать из дома. Учителя никак не помогают разрешить этот конфликт, так как она им тоже не нравится. Школьный психолог не помогает: она разбирается лишь с теми, кто курит.

Почти все учителя относятся к ученикам как к пустому месту. Если ученик попросил объяснить ему что-то, например — как пишется „жи“-„ши“, учитель спокойно может сказать: „Ты что такой тупой?! Мы проходили это в третьем классе“. Есть только пара преподавателей, включая мою классную руководительницу, которые общаются с нами на одной волне и пытаются помочь. Для меня самое главное — чтобы учителя понимали проблемы учеников и могли помочь человеку, который нуждается в помощи. Например, если кто-то заплакал на уроке, не орать: „Что ты нюни распустил? Выйди, проплачься, умойся и возвращайся!“ — а спросить: „Что случилось?“».

Ольга, 6 класс, 12 лет, Москва

«У нас в классе есть буллинг, я с ним тоже сталкиваюсь, к сожалению. Взрослые на это никак не могут повлиять. Даже если они поговорят с буллером и отругают его, тому, кого буллят, станет еще хуже — мол, из-за тебя мои родители с классным руководителем ругались, во всем виноват ты, тебе хана.

Я картавлю, и меня передразнивают. Могут подставить перед учителем — например, сказать, что я списываю. Толкнуть. Серьезный буллинг — это когда тебя все начинают игнорировать. Меня никто не бил, но у нас были случаи, когда ребят били. Также могут задирать рукава и смотреть, режет человек себя или нет. Если режет, то его будут очень жестко обзывать и говорить всякие гадости: „А чего ты не довел себя до смерти? Что, слабак? Давай мы тебе поможем?“ Также распространен буллинг в соцсетях, когда могут в TikTok высмеять и распространить слухи — так делает парень, с которым я встречалась. Мою подругу буллят за лишний вес. Пацаны ее постоянно называют „жирухой“, а еще — тупой, из-за тройки по русскому.

Учителя особо не пытаются помочь. У нас главный буллер в классе — любимчик учителей, потому что он учится хорошо, подлизывается к ним, еще он красивый и спортом занимается. К тому же сами учителя часто запускают буллинг. Меня учительница при всем классе называла „бомжихой“ прямо на уроке, хотя я была одета в обычные школьные штаны и черный свитер. С этого момента ребята начали надо мной издеваться. Мама ходила в школу с ней разбираться, и она передо мной извинилась, все стихло. Хочется, чтобы учителя не ругали за внешний вид, не ставили двойки и не обзывали: например, тупицей. Некоторые учителя сильно против, чтобы мы красились, но если мы не будем этого делать, нас будут еще сильнее буллить.»

«Мне кажется, общаться с детьми на равных — не самая хорошая идея: если так делать, особенно с пацанами, они не будут тебя воспринимать всерьез. Важно, чтобы учитель мог поставить на место, но не злоупотреблял своим положением: лишний раз не отправлял к директору, не ставил двойку. У нас есть одна молодая учительница, которая пытается общаться на равных, но пацаны просто игнорируют ее и орут на уроках.

В школе я нормально общаюсь всего с двумя ребятами — мальчиком и девочкой, поэтому есть ощущение, что хожу туда, как на войну».

Кризис образовательной системы в России

Буллинг и превращение школ в «черные ящики» — лишь следствия кризиса всей школьной системы. По словам Петра Иванова, сегодня в государственных учреждениях основной преподавательский состав — это люди, получившие образование еще во времена СССР и, как следствие, обычно воспроизводящие привычную им вертикальную иерархическую модель, когда ученик подчиняется учителю. Вместе с тем есть совсем молодые учителя, которые не решаются перечить старшим. «Прогрессивных взглядов придерживаются педагоги в возрасте 30–45 лет. И они предпочитают работать в частных школах, где осваивают современные образовательные технологии, направленные на индивидуализацию как самого учителя, так и ученика», — поясняет Петр Иванов.

Кроме того, как рассказала Plus-one.ru учительница младших классов Татьяна Феоктистова из Хабаровска, учителя в государственных школах вынуждены тратить много времени на заполнение излишней документации, что не может не отразиться на детях. «Мы собираем информацию о прививках, о том, куда каждый ребенок отправится на каникулы, причем помесячно, о том, кто родители ученика, какое у них финансовое положение и так далее и тому подобное. Причем никто не доплачивает за это и не сокращает количество уроков, поэтому приходится брать часть работы домой. Бумажная волокита отнимает очень много времени, и у многих учителей на детей просто не остается ни сил, ни терпения», — отмечает она. Татьяна Феоктистова добавила, что она с первых классов учит школьников высказывать свою точку зрения и думать своей головой, но не все учителя разделяют такие методы и готовы вступить в конструктивный и здоровый спор с учениками, поскольку считают, что это снижает их авторитет.

Алла Аргунова говорит, что традиционные школы появились в далеких 1860-х годах, во время Первой промышленной революции, когда общество нуждалось в большом числе людей, которые бы могли работать за станками. «С тех пор техники и методы массового школьного образования не поменялись, хотя мы вступили в совершенно новую эпоху цифрового общества, и от человека требуются иные навыки, например креативность, которым просто не обучают в школе», — объясняет Алла Аргунова.

В результате дети часто воспринимают школу как тюрьму, поскольку знания, которые они получают на уроках, не дополняются рассказами о современных достижениях науки, которые они могут найти на YouTube. Возникает резонный вопрос: «А зачем я бесцельно трачу свое время?» Это снижает мотивацию к обучению, и школьники начинают саботировать образовательный процесс, что вызывает раздражение учителей, — круг насилия замыкается.

По словам Аллы Аргуновой, учителей в педагогических университетах до сих пор обучают, как преподавать предметы, без привязки к современности, не учат базовым коммуникационным технологиям, согласно которым общение на равных является нормой. «Массовое образование изживает себя. Руководству каждой школы важно понять, каких специалистов они готовят, и, исходя из этого, формировать программу и развивать методологию. Тогда школьникам будет интересно учиться, а учителям — преподавать», — резюмирует Аргунова.

Подписывайтесь на наш канал в Telegram