Нефтяные болота в лесу, уголовные дела на оленеводов, запреты и КПП
Каждый год в России происходит больше двух масштабных катастроф, сравнимых с той, что случилась в Мексиканском заливе в 2010-м.
Нашей стране принадлежит печальный рекорд крупнейшего нефтяного разлива на суше: в 1994 году авария на нефтепроводе в республике Коми стала причиной утечки почти 120 тысяч тонн горючего. Но большинство прорывов относительно невелики. Они происходят тут и там, образуя капли, которые становятся огромным нефтяным морем. Упоминание про море отнюдь не случайно. Основные регионы нефтедобычи расположены за Полярным кругом.
По данным Росгидромета, количество нефти, выносимой в его воды, варьируется год от года, но исчисляется сотнями тысяч тонн. Как правило, разливы происходят вдали от крупных населенных пунктов — в лесах и болотах, через которые проложены трубопроводы. Поэтому основные издержки от последствий утечек нефти несут те, кто наиболее зависим от местной природы, — коренные народы, ведущие традиционные хозяйство и образ жизни.
Нефтяная инфраструктура является неотъемлемой частью окружающей среды регионов, бюджет которых завязан на добыче черного золота. Пример тому — Ханты-Мансийский автономный округ — Югра. Журнал «7×7» совместно с Гринпис России организовали пресс-тур на места нефтеразливов в Сургутском районе округа. Осмотр подобных «достопримечательностей» — занятие, связанное с некоторыми сложностями, если не сказать рисками. Речь не про удаленность таких мест, а про встречу с нефтяниками, допустившими эти разливы.
Черные пятна и серый песок
Мамонтовское месторождение, разрабатываемое «Роснефтью», находится как раз в Сургутском районе. Режим доступа на участки этой компании относительно либеральный: они не оборудованы пропускными пунктами. Возможно, связано это с тем, что там, где сейчас ведется добыча, нет угодий коренных жителей, наличие которых дает основания для перекрытия прохода или въезда. Формально мера направлена на защиту аборигенов, но фактически ограничивает возможность гражданского контроля за деятельностью нефтяных компаний. Место разлива, которое группе журналистов и блогеров со всей страны показывают активисты, обнаружено в результате анализа спутниковых съемок.
Спутники усложняют сокрытие информации
Наряду с сообщениями местных жителей снимки из космоса для Гринписа, занимающегося сбором информации о разливах, — основной канал информации о техногенных происшествиях. Прозрачные данные о них отсутствуют. Елена Сакирко, руководитель проекта Арктической программы Гринпис России, подчеркивает, что, по сведениям организации, число нерегистрируемых аварий превышает зафиксированные почти в полтора раза. Спутники усложняют сокрытие информации. Экологам приходится внимательно изучать снимки и проверять свои подозрения: из космоса нефтяное пятно мало отличается от темных торфяных болот — типичной составляющей местного ландшафта.
Как рассказывает Елена Сакирко, компании понимают опасность спутниковых фотографий (которыми, к слову, пользуются и надзирающие органы) и стараются скрыть следы разлива. Для этого грунт, на который вылилась нефть, перепахивают, чтобы поднять наверх не загрязненный слой. Так нефть будет не видно, но на следующий год, по весне, она вновь окажется на поверхности и будет смыта талыми водами в окрестные реки. Кроме того, в целях маскировки разливы засыпают песком. Последствия таких земляных работ встречаешь на Мамонтовском месторождении наравне с нефтяными пятнами — стоит лишь немного отъехать от трассы.
Залитое горючим болото, частично засыпанное песком, нефтные лужи под металлическими трубами с круглыми вентилями, чахлые деревца, выступающие из-под груд песка, и дурманящий нефтяной запах, стоящий посреди леса, ручьев и болот, — вот они, следы индустриальной катастрофы. И Гринпис, и Природнадзор Югры — главная природоохранная структура ХМАО — признают, что причиной большинства аварий является изношенность инфраструктуры. Нефть со многих месторождениях течет по трубам, которым больше 20 лет.
В 2017 году в ХМАО зафиксировано более 3500 аварий на трубопроводах, перекачивающих нефть или подтоварную воду
Несмотря на изношенность трубопроводов, компании регулярно продлевают срок их эксплуатации за счет привлечения к оценке инфраструктуры неизвестных сторонних экспертов. Учитывая, что по территории ХМАО проложено 112 тысяч километров трубопроводов, и большая часть из них давно отслужила свой век, можно представить себе вероятный масштаб утечек.
Заместитель главы Природнадзора Югры приводит официальные данные: в 2017 году в ХМАО зафиксировано более 3500 аварий на трубопроводах, перекачивающих нефть или подтоварную воду, насыщенную нефтью и химическими веществами, которую отделяют от нефтяной эмульсии. Ее разливы приводят к засолению почв и гибели растительности. Получается, каждый день происходит больше 10 утечек.
В ходе осмотра нефтеразливов неожиданно на дороге появляется джип, водитель которого интересуется, кто мы и что здесь делаем. После ответной просьбы представиться, он закрывает окно и быстро уезжает. Вскоре на джипе приезжают два человека в форме. Это сотрудники местного ЧОПа. Они также спрашивают, что мы здесь делаем, не препятствуют передвижениям, но не отстают от нашего автобуса вплоть до возвращения в город. Подобная слежка, по словам представителей Гринпис, — обычное дело. Вскоре нам предстоит в этом убедиться.
Некуда податься
Особенно многочисленный эскорт сопровождал группу при въезде в село Рускинское — это поселок оленеводов ханты, местного населения Югры. Здесь расположен интернат для детей тех, кто проводит большую часть года в тайге, на своих родовых угодьях. Здесь же некоторые из аборигенов получают квартиры или строят дома.
Наши передвижения по селу сопровождали два джипа с тонированными стеклами. Ханты, с которыми удалось побеседовать, выражали особое недовольство компанией «Сургутнефтегаз». Недалеко от Рускинской находится стойбище Сергея Кечимова. Его конфликт с «Сургутнефтегазом» насчитывает несколько лет. Причина претензий — попытка компании начать добычу нефти в районе озера Имлор, считающегося священным. На Кечимова неоднократно заводили административные и уголовные дела. Согласно материалам одного из них, он наставлял ружье на сотрудников «Сургутнефтегаза» и угрожал их убить. Сам Кечимов категорически отрицает эти обвинения, что, впрочем, не помешало суду в 2017 году признать его виновным, а затем немедленно амнистировать по случаю годовщины Победы.
Вероятно, возможность встречи журналистов с Кечимовым могла особенно обеспокоить службу безопасности компании. Между тем, и у других представителей хантов, с которыми удалось побеседовать, хватало жалоб на действия нефтяников. Репортеров здесь воспринимают, как посредников, способных разнести весть о непорядках за пределы мира тайги и нефтедобытчиков. «Можете сказать им, чтобы огораживали снятые буровые», — говорит Надежда Поночева, пожилая женщина, большую часть года живущая в своих родовых угодьях. После снятой буровой остается залитый нефтью песок — на нем летом любят лежать северные олени. После длительного контакта с нефтью, по словам Поночевой, животные заболевают. Впрочем, сама женщина, кажется, весьма благожелательно настроена к нефтяникам.
«Я на водоразделе живу — у нас нефтяников нет», — рассказывает она. А потом добавляет, что именно благодаря компаниям в селе проложили асфальтовые дороги и построили школу-интернат. Возможно, вследствие этого коренные жители Югры с меньшим упреком отзываются о компании «Лукойл» — она выплачивает им большую компенсацию за деятельность на землях хантов. Восемь тысяч рублей раз в квартал на каждого члена семьи. Впрочем, это не мешает компании заливать угодья нефтью. Местные рассказывают, что для ликвидации разливов рабочие иногда выжигают нефть — строго запрещенный способ утилизации. Вместе с тем ханты жалуются на земляные работы, ведущиеся на нефтеразработках. В результате засыпаются ручьи и реки, создаются препятствия, которые не может обойти рыба, а добыча рыбы — один из элементов традиционной экономики.
«Сургутнефтегаз» выплачивает аборигенам мизерные компенсации за пользование их исконными территориями
Еще одним была охота, но, по словам пожилого оленевода Владимира Сопчина, сейчас охотиться негде. Дело не в том, что весь зверь выбит — просто его массовая добыча раньше производилась на тех территориях, которые сейчас занимают заповедники. «Некуда податься», — говорит Сопчин. В этом связи оказывается неоднозначным и отношение к местных жителей к контрольно-пропускным пунктам, которые нефтяники устанавливают вокруг угодий хантов.
С одной стороны, по словам этнографа Алевтины Песиковой, этнической ханты, КПП ограничили доступ браконьерам и просто случайным людям, с другой — превратили людей практически в заложников нефтяных компаний. Особенно много жалоб поступает в адрес «Сургутнефтегаза», не допускающего за свои КПП никого, кроме владельцев угодий, — даже их близких родственников (на проезд надо получать особые разрешения).
«Сургутнефтегаз» выплачивает аборигенам мизерные компенсации за пользование их исконными территориями. А еще вычитает из пособий эквивалент материальной помощи — стоимость бензина или выдаваемого раз в несколько лет снегохода. Отказывается платить налог на доходы от предоставляемых компенсаций. В итоге многие семьи оказались должны государству значительные суммы, потому что просто не знали о необходимости возвращать ему этот сбор.
В общем отношения аборигенов с нефтяниками можно описать, как нежелательную, но неизбежную зависимость. Коренные народы живут в соседстве, которое угнетает их среду обитания, и в то же время оказывает им мизерную поддержку. У местных есть надежда на то, что кто-нибудь поможет им в переговорах с могущественными структурами. Большинство аборигенов не доверяет Природнадзору Югры, считая, что он часто занимает сторону богатых нефтедобытчиков. Остаются экоактивисты и сотрудники Гринпис.
Они обучают местных жителей писать жалобы о разливах нефти — такие, на которые природоохранные ведомства должны будут реагировать. А еще журналисты и блогеры, способные открыть глаза обществу и самим компаниям на проблемы нефтяной отрасли.
Подписывайтесь на наш канал в Яндекс.Дзен.
Автор
Станислав Кувалдин
