Творческие вызовы для московских районов

Петр Иванов, социолог города, — о том, как, осмысляя место проживания, население развивает городскую инфраструктуру.

Каждый район Москвы — это, по сути дела, довольно солидный по европейским меркам город. Конечно, есть крохотный, окруженный лесами Метрогородок с 10 тысячами жителей, но в среднем в каждом районе Москвы проживает порядка 100 тысяч человек, а есть и гиганты вроде Марьино с населением больше 200 тысяч. И эти районы — не парижские коммуны, история самоуправления в которых зачастую насчитывает полтора века. Это в большинстве своем молодые территориальные образования, только недавно начавшие себя осознавать в имеющихся административных границах.

Где-то после выборов 2017 года появились независимые муниципальные собрания, где-то — отдельные муниципальные депутаты, где-то их нет, но есть местные активисты, которые могут дать фору любому депутату в преданности идее развития своего родного района. Где-то нет ничего из этого, но жители района так или иначе задумываются: а каково это быть — жителем Орехово-Борисово Северное или Котловки? А это размышление над своей идентичностью, осознание, где мы и кто мы, — первый шаг к развитию своей территории.

Зачастую идентичность районов носит негативный характер. Скажем, уютные «спальники» Южного и Северного Бутова у тех, чьи подростковые годы пришлись на нулевые, сразу же ассоциируются с мемом «бутовские гопники» — на тот момент это был самый отдаленный район Москвы, и казалось, что населять его могут только любители жыгуля и семок. При слове «Гольяново» в голове сразу всплывают рейтинги самых криминальных районов Европы, а при слове «Капотня» — пылающий факел нефтеперерабатывающего завода. Негативная внешняя идентичность, впрочем, не так часто проявляется непосредственно на районном уровне — наоборот, местные жители, зная об этих стереотипах, стараются с ними бороться.

Негативная идентичность становится для района творческим вызовом, некоторой общей идеей жителей, активистов, депутатов и иногда даже исполнительной власти. В какой-то момент они начинают думать над тем, как же сделать так, чтобы приехавший в район человек не решил, что все ровно так, как он ожидал, а, наоборот, понимал, что столкнулся с в общем и целом неплохим районом, в котором живут приличные люди, любящие свою территорию и заботящиеся о ней. Конечно, это не всегда работает, но всегда существует такой потенциал.

Негативная идентичность — не единственный возможный творческий вызов для района. Иногда он бывает и других типов. Например, для целых четырех районов — Кунцева, Филевского Парка, Фили-Давыдкова и Можайского — таким вызовом является то, что до 1960 года они были уже 500 с лишним лет развивавшимся поселением — сначала селом, потом поселком, потом городом.

На момент включения в состав Москвы там проживало более 120 тысяч человек, что было очень весомо по тем временам. Остатки планировочной структуры, социальной инфраструктуры, иерархии пространства города Кунцево далекого прошлого до сих пор оказывают существенное влияние на образы четырех московских районов, в прошлом его составлявших. Так, например, ДК «Зодчие» до сих пор остается главным культурным центром для каждого из них, потому что на момент проектирования города Кунцево он задумывался как центральный ДК. Несмотря на современную застройку, снос хрущевок при Лужкове и серьезный прирост населения, планировочно и смыслово эти четыре района остаются одним городом. Огромный вызов для них — понять, каким образом они должны развиваться в условиях, когда у них четыре совета депутатов и четыре районные управы.

Другое дело — внезапно возникшая агломерация районов Аэропорт и Сокол. В отличие от города Кунцево, они никогда не были единым муниципальным целым. Конечно, в структуре Сокола имеется бывший поселок художников, своего рода город-парк, но не он стал территориальным и смысловым ядром районной агломерации. Фейсбук-сообщество Airport/Sokol Da Neighborhood объединило жителей двух районов вокруг фримаркетов, блошиных рынков и районных фестивалей в прихотливую вернакулярную единицу. Нет, не весь Сокол входит в это живое и активное сообщество, нет, и не весь Аэропорт. Сейчас уже очень сложно представить себе эти районы по отдельности, но это тот случай, когда связи между людьми, те самые соседства, по которым мы так ностальгируем, те самые нейборхуды, из-за которых мы так завидуем городам Запада, рвут в клочья административно-территориальные границы и уверенно заявляют о себе.

И не беда, что у нас два совета депутатов и две районные управы, — зато мы знаем про себя, что мы есть. И творческий вызов здесь также носит управленческий характер: как быть с тем, что в административной логике это две разные территориальные единицы, а в реальности это гораздо больше? Совсем другое дело — район Якиманка. Старая Москва, памятник Ленину на Октябрьской площади, книжный магазин «Молодая гвардия», Парк Горького, Музеон, ЦДХ. Казалось бы, все хорошо, живи не хочу. Но у района есть свой, необычный творческий вызов: то, что в Парке Горького и в Музеоне жить очень трудно. Большая часть района занята объектами общегородского значения, хотя в то же время в нем много жилых домов, причем серьезной этажности. В них проживают люди, которых хипстерская вечеринка 24/7 под окнами может очень утомлять.

Тем более тяжело, когда в твой район приезжают со всей Москвы, и ты видишь море людей, и они все незнакомы. Это большой стресс. Поэтому для Якиманки творческим вызовом является создание своего, внутреннего, тихого пространства, где можно вдали от уличного балета погулять с ребенком, устроить соседский праздник. Побыть в тишине и безопасности с нечужими людьми.

Также посмотрим на район Старого Тропарева. Необходимо отметить, что все Тропарево слишком велико, чтобы у него был какой-то один творческий вызов.

Но район, получивший в 1980 году Ленинскую премию за проект планировки, идеально вписанный в ландшафт и долгое время считавшийся образцом советского градостроительства, — а именно: территория, очерченная Ленинским проспектом, проспектом Вернадского и улицей Лобачевского, — уже много лет думает о том, что же делать с баром «Ракушка». Удивительный объект экспрессионистской архитектуры, детально и узнаваемо описанный в повести братьев Стругацких «Хромая судьба» (к слову, один из них был жителем района!), — этот бар закрылся в 1985 году в ходе горбачевской антиалкогольной кампании и с тех пор так и не открывался.

Он располагается на центральном променаде уже больше 30 лет. Как этот объект может послужить району? Подобно снесенной недостроенной телебашне в Екатеринбурге, он будоражит воображение, заставляет думать о себе жителей, активистов и депутатов. А тропаревская молодежь, выйдя на связь с владельцем объекта, уже проводит там рейв-вечеринки.

Когда мы говорим о творческих вызовах, мы говорим о тех важных элементах нашей районной жизни, которые позволяют нам и нашим соседям ощущать себя причастными к чему-то общему, к объединяющей нас задаче развития тех мест, в которых мы живем. Поиск и осмысление такого рода — прямой путь к превращению из населения в граждан.

Подписывайтесь на наш канал в Яндекс.Дзен.