Профессор МГУ: «Пожары — это тысячи лет потерянной человеческой жизни»

Российский ученый, профессор, доктор экономических наук Сергей Бобылев сотрудничал с Программой развития ООН, Всемирным банком, Глобальным экологическим фондом. Сергей Николаевич — автор лучшего проекта в конкурсе Правительства СССР по спасению Аральского моря (1990), лучшего Национального доклада в конкурсе ООН (2002). Сегодня он возглавляет кафедру экономики природопользования экономфака МГУ, участвует как эксперт в работе международных организаций, российских министерств, Общественной палаты, Думы. Plus-one.ru поговорил с Сергеем Бобылевым о том, что представляет собой российская экономика и что ее ждет в будущем.

Сергей Бобылев

— Где окажется российская экономика через 10-15 лет, если все оставить, как есть?

— Знаете, наверное, там же. Вряд ли за 10-15 лет резко упадет спрос на традиционные энергоресурсы: перейти к ветровой и солнечной энергии быстрее не получится. Проблема в том, что Россия упускает время для технологической трансформации. В прошлом году ЕС, США и другие передовые экономики мира выдвинули своей целью углеродную нейтральность к 2050 году. Это абсолютно новая реальность.

Поймите меня правильно. Для экономиста долгосрочная программа — это рост зарплат, доходов, уменьшение безработицы, финансовая стабильность. А тут оказывается, что главная цель — попасть в тренд борьбы с повышением температуры на 1,5-2 °C к концу века, чтобы исполнить обязательства в рамках Парижского соглашения. То есть в ближайшие 30-40 лет мировая экономика будет существовать в узких границах экологического коридора. Вот так человечество пересматривает приоритеты и критерии своего развития: главными становятся экологические показатели.

Если Россия будет придерживаться линии business as usual, мы будем все дальше отставать и в технологическом плане, и в уровне благосостояния. В одной книге Льюиса Кэрролла есть такая фраза: «Чтобы оставаться на месте, надо очень быстро бежать». Россия встала. Поэтому экономику нужно менять радикально, чтобы хотя бы не увеличивать отрыв от развитых стран.

— В докладах, которые вы готовили для ООН еще 11 лет назад, утверждалось, что рост российского ВВП — «нездоровый», поскольку происходит за счет невосстанавливаемого сырья. Сегодня что-нибудь изменилось?

— Все осталось, как есть. В своих выступлениях первые лица открыто заявляют, что наша экономика — экспортно-сырьевая. Это неустойчивая, «грязная» экономика.

Вообще, для оценки благосостояния страны я предпочитаю брать за основу не рост доходов, а показатели качества жизни, куда входит экологическая компонента. Экологическое состояние за последние годы не улучшилось, что негативно сказывается на здоровье людей. Показатели загрязнения воздуха наглядно демонстрируют, что у нас все по-прежнему. А для чего нужна «зеленая» экономика? Точно не для того, чтобы сажать деревья. Цель другая — улучшение качества жизни.

Самую трагичную цифру последних пяти лет озвучил на госсовете по экологии Владимир Путин. Он сказал, что ущерб от загрязнения окружающей среды, включая урон здоровью населения, может доходить до 15% ВВП.

Если учесть, что за последние 10 лет рост нашей экономики, по разным оценкам, составил около 0,5%, а ущерб — 15%, то встает вопрос: что же мы за монстра такого создали, который не щадит ни природу, ни людей?

— Несмотря на рост экологической сознательности во всем мире, «зеленая» экономика для многих остается чем-то загадочным. Как вы сами ее определяете?

— Это рост благосостояния людей при минимизации экологических рисков. Важно, что она не только о природе, она обо всех нас. У «зеленой» экономики есть пять-шесть «зеленых» критериев. Из них для России наиболее актуальны эффективное использование природных ресурсов, сохранение природного капитала, сокращение загрязнений и выбросов парниковых газов. Пятый — это защита биоразнообразия. Остальные критерии — чисто экономические: например, рост доходов и занятости населения.

— Как «зеленая» экономика связана с устойчивым развитием?

— В одном из документов ООН сказано, что переход к устойчивому развитию — жизни, при которой мы не отнимаем благосостояние у наших потомков, — невозможен без «зеленой» экономики. Сейчас появилось огромное количество новых терминов, которые запутывают не только читателей, но и экономистов. На мой взгляд, «зеленая» экономика — это матрешка, внутри которой спрятано несколько типов хозяйственной деятельности.

Самый популярный сейчас — низкоуглеродная с ориентацией на углеродную нейтральность (достижение нулевых выбросов парниковых газов. — Прим. Plus‑one.ru). Второй по популярности — циркулярная, или экономика замкнутого цикла. Третий — биоэкономика, то есть производство товаров с применением новых способов переработки природных материалов и инновационных биологических процессов. Проще говоря, этот тип экономики позволяет использовать экосистемы, не нарушая их способности к регенерации.

А еще есть «синяя» экономика — о ней сейчас много говорит Всемирный банк. Это экономика морей, океанов и прибрежных зон. Кстати, Россия обладает самой большой в мире протяженностью таких территорий. Вопрос — как их гармонично развивать, увязав в одно целое рыболовство, добычу энергоресурсов, транспорт, туризм и множество других отраслей.

— В последние месяцы власти бурно обсуждают неизбежность перестройки промышленности после введения в ЕС углеродного налога. «Озеленить» экономику без внешнего влияния не получается?

— На самом деле, в России уже идет технологическая революция под «зелеными» знаменами. На них написано «наилучшие доступные технологии» (НДТ). Два их главных критерия — минимизация экологического воздействия и инвестиционная доступность. За последние 30 лет концепция НДТ хорошо показала себя в Европе и в Америке.

В нашей стране реформу запустили в январе 2019-го. К настоящему моменту опубликован 51 справочник по отраслям и видам деятельности — какие технологии там признаны наилучшими. Если России удастся внедрить их и модернизировать 300 самых «грязных» предприятий, это будет большой шаг вперед. Согласно планам реформы, они должны стать «экологически устойчивыми» к 2022-му, полностью реализовать концепцию НДТ планируется до 2024 года. На мой взгляд, есть большое противодействие со стороны бизнеса. Понятно, что технологии — это деньги, нередко большие, а во время эпидемии сложно брать кредиты под модернизацию. Но президент сказал, что страна будет реализовывать концепцию НДТ.

— Как вы оцениваете климатическую политику России? Обязательства по снижению выбросов?

— В институциональной экономике есть понятие «колея». Мы попали в нее еще в советские годы, и до сих пор не можем выскочить. Это экспортно-сырьевая модель — тупиковая история, экономика, у которой нет будущего. К сожалению, наши обязательства по выбросам в рамках Парижского соглашения соответствуют границам колеи. Это очень мягкие задачи, установленные под давлением нефтегазового и химического лобби, которое не хочет перестраиваться.

— Как вы относитесь к созданию при правительстве экспертных «климатических групп»?

— Очень положительно. Правительство и крупный бизнес наконец-то задумались, что делать с европейским «зеленым» курсом. Но вообще, климатическая тема скрывает проблему энергоэффективности, которая нависает над Россией уже лет 40. В 2008 году в стране приняли программу, предписывающую снизить энергоемкость нашей экономики на 40%. Но мы абсолютно ничего для этого не сделали. Для меня все показатели, связанные с парниковыми выбросами, — частный случай проблемы чрезвычайно высокой энергоемкости. Представьте, Россия тратит на производство единицы продукции в четыре-пять раз больше энергии, чем развитые страны. Я надеюсь, что экспертные группы займутся энергоэффективностью, о которой мы говорим десятилетиями, но которая остается одной из самых низких в мире.

— Ущерб от очередного крупного разлива нефти, под Новороссийском, еще не подсчитан. В 2020-м за утечку в Норильске «Норникель» получил штраф в 147 млрд руб. Насколько точны такие оценки?

— Хорошей методики для оценки экологического ущерба нет. В случае «Норникеля» посчитали все по максимуму. Наверное, это можно было опровергнуть, но компания разумно не стала этого делать, чтобы сохранить имидж, — ведь тема очень чувствительная, на нее обращают внимание и правительство, и президент.

Однако, на мой взгляд, самое главное — это ущерб здоровью. Бушующие в России пожары — не просто уничтожение нашего зеленого богатства. В воздух попадают твердые взвешенные частицы PM2,5, они очень опасны для здоровья людей. Поэтому пожары — это тысячи лет потерянной человеческой жизни. Согласно исследованию ВОЗ, в мегаполисах китайцы живут на 4-5 лет меньше, чем в сельской местности. Для России аналогичные данные только предстоит собрать.

— Какие страны, по-вашему, эффективнее остальных «озеленяют» свою экономику?

— Однозначно — скандинавские, особенно Норвегия и Швеция, а еще — Швейцария, Германия. Народы этих стран любят свою природу, хотят ее сберечь, там сильные партии зеленых.

Единственная проблема, о которой западные страны не любят дискутировать, — запредельный уровень потребления и перенос «грязных» производств в другие страны. Я абсолютно уверен, что Европа к 2050 году достигнет углеродной нейтральности. Но за счет чего? За счет того, что она всю промышленность выведет в Китай и Россию? Не думаю. Не уверен и в том, что углеродный налог кардинально изменит ситуацию. Есть такой показатель — баланс между эмиссией CO2 и углеродным следом потребления. Сравните все остальные выбросы Швеции с теми, что образуются в стране при доставке, использовании и утилизации товаров. Вы увидите, что вторые превышают первые на 60%. Изменение моделей потребления — не менее сложная задача, чем перестройка производства.

Вторая проблема европейского «зеленого» курса — что делать с остальным миром? Ведь изменение климата — глобальный вызов, а Европа выбрасывает в атмосферу около 10% всех парниковых газов. Необходимо наладить передачу низкоуглеродных технологий Латинской Америке и Африке. А кто же их так просто отдаст? Мы видим, что страны не готовы бесплатно делиться технологиями производства вакцин, а тут речь о перестройке всей мировой экономики. Это огромные деньги.

Подписывайтесь на наш канал в Яндекс.Дзен.

Автор

Георгий Кожевников