На смерть ВВП

Валовой внутренний продукт — «священная корова» экономистов и политиков прошлого столетия — больше не в состоянии служить адекватным индикатором, измеряющим благосостояние и позволяющим принимать верные решения в области экономической и денежной политики. Хотя консенсус в этом отношении растет, единого набора показателей, призванного дополнить или заменить ВВП, пока не появилось.

Современная макроэкономическая статистика — система национальных счетов (СНС), показатели безработицы и инфляции — берет свое начало во времена Великой депрессии и Второй мировой войны. В ее основе лежат исследования американского экономиста, лауреата Нобелевской премии Саймона Кузнеца и британского экономиста Колина Кларка. Их работа в этом направлении была продиктована политической необходимостью определить масштабы и причины экономической катастрофы 1930-х годов. С началом Второй мировой войны у политиков появилась более актуальная задача: понять, на какую величину можно повысить военные расходы, чтобы это критическим образом не сказалось на частном потреблении. Соответствующие исследования, положенные на макроэкономическую теорию, разработанную английским ученым Джоном Мейнардом Кейнсом, привели к появлению понятия ВВП, оценки которого в текущих ценах — сумма частных потребительских расходов, величины инвестиций, госрасходов и чистого экспорта — вполне соответствовали политическим задачам военного времени.

При этом между подходами Кузнеца и Кларка, с одной стороны, и Кейнса — с другой, изначально присутствовало важное философское противоречие. Если первые при помощи ВВП намеревались измерять материальное благосостояние, то Кейнс и его коллеги в США — производство и потребление. Подход Кузнеца в том числе предполагал исключение из ВВП военных расходов как «прискорбной необходимости»: ведь война не ведет к росту благосостояния. Открытие этого экономиста, за которое в 1971 году он получил Нобелевскую премию, состояло в том, что после промышленной революции ВВП на душу населения стал самым высоким в истории человечества. В 1951 году Кузнец проанализировал данные 19 стран за 80 лет, не распространявшиеся на «дореволюционный» период, и обнаружил, что среднегодовые темпы роста экономик составляли 1-2%.

Еще в 1902 году один из родоначальников неоклассической школы Ирвинг Фишер признавал: «Экономическое благосостояние зависит от степени физической удовлетворенности жизнью», — и не является прямой функцией производства и потребления товаров и услуг. Как бы то ни было, после окончания Второй мировой войны статистическая революция национальных счетов стала распространяться по миру. В середине 80-х годов прошлого столетия международную СНС разработали и взяли на вооружение в ООН. ВВП, с некоторыми допущениями, позволял сравнивать уровень экономического развития отдельных стран. Кроме того, показатель оказался удобен и для реализации кейнсианской финансовой политики.

Между тем ВВП — как индикатор, неспособный качественно измерить даже экономическое благосостояние, — критиковали с самого его появления. В своей знаменитой речи 1968 года в университете Канзаса американский сенатор Роберт Кеннеди (младший брат президента Джона Кеннеди) высказал львиную долю этих претензий: «Наш ВВП ныне превышает $800 млрд в год. Но в этот показатель — если мы оцениваем по нему развитие Соединенных Штатов Америки — входят расходы, связанные с загрязнением воздуха, затраты на рекламу сигарет и на скорую помощь жертвам аварий на автострадах. В ВВП входят расходы на особые замки, которые мы устанавливаем на дверях домов, и расходы на тюрьмы, куда сажают людей, которые эти замки взламывают. В ВВП учтены затраты, связанные с уничтожением лесов секвойи и потерей природных чудес Америки в результате хаотичной экспансии. В ВВП входят расходы на производство напалма, ядерных боеголовок и бронеавтомобилей для полиции, борющейся с беспорядками в наших городах. ВВП учитывает... затраты на производство телевизионных программ, которые прославляют насилие для того, чтобы продать ребенку соответствующую игрушку. И все же ВВП не обеспечивает ни здоровья наших детей, ни качества их образования, ни той радости, которую они испытывают, играя. ВВП не учитывает красоту нашей поэзии или прочность наших браков, не учитывает интеллектуальный уровень наших политических дискуссий или порядочность наших должностных лиц. Этот показатель не служит мерой нашего ума или отваги, нашей мудрости или нашей учености, нашего сострадания или нашей преданности Америке. Короче говоря, ВВП измеряет все, кроме того, что придает нашей жизни ценность».

Помимо того, что показатель валового внутреннего продукта игнорирует социальные издержки, такие как увеличение имущественного расслоения, и воздействия на окружающую среду, связанные с ростом ВВП, — они считаются «внешними», — современные экономисты указывают, что и как индикатор, используемый для принятия решений в области экономической и денежно-кредитной политики, он себя в XXI веке не оправдывает. Так как ВВП призван отражать рыночную стоимость всех конечных товаров и услуг, произведенных за определенный период во всех отраслях экономики на территории государства, определение его реального размера и изменения из года в год требует четкого представления об уровнях цен на каждую позицию. Что попросту невозможно, особенно когда это касается только что вышедших на рынок инновационных продуктов — поэтому статистики пользуются приблизительными вычислениями. Отдельную проблему представляет собой измерение «новой экономики» и цен в ней — всего того, что связано с данными, искусственным интеллектом, совместным владением. Если вы регулярно пользуетесь картой, предоставляющей вам постоянную скидку в магазине, для оценки реального ВВП будет использоваться формальная заявленная стоимость товаров.

Сложно не согласиться с Джоном Мейнардом Кейнсом: «лучше быть приблизительно правым, чем исключительно точно ошибаться». Впрочем, как отмечает профессор Диана Койл из Кембриджского университета, «статистика — это и объектив для наблюдения за экономикой (этимологически — то, как государство видит мир), и инструмент, ее формирующий, поскольку политики, предприниматели и публика меняют свое поведение в ответ на картину, которую они видят через эту линзу. Искажения в объективе стали такими значительными, что настало время подумать о фундаментальных изменениях в статистической структуре», — говорит Койл. «Центральные банки проводят кредитно-денежную политику исходя из разрыва между фактическим и потенциальным ВВП. Но что если оба показателя — слишком неопределенные, чтобы быть значимыми?» — задается вопросом профессор. При этом подавляющее большинство инвестбанкиров, принимая инвестиционное решение, и вовсе отказывается учитывать показатели ВВП, так как «устойчивая взаимосвязь между его динамикой и прибыльностью рынка акций отсутствует...», — говорит главный инвестиционный управляющий Credit Suisse Майкл О’Салливан. По его словам, хотя «существует интуитивная взаимосвязь между прибыльностью активов и бизнес-циклом», инвесторы склонны использовать данные, собираемые с высокой периодичностью (такие как индекс менеджеров по закупкам — опросный показатель, характеризующий ожидания управленцев промышленных компаний), чтобы определить направление экономического цикла.

Консенсус по поводу неадекватности ВВП в качестве показателя, характеризующего благосостояние, продолжает расти. По данным новейших исследований, начиная с определенного уровня увеличение материального богатства перестает влиять на степень удовлетворенности жизнью, а оценки ОЭСР показывают, что при сохранении нынешних способов производства и потребления к 2050 году в сравнении с началом XXI века мир лишится порядка двух третей (61-72%) флоры и фауны, а сохранность природных территорий будет необратимо нарушена на 7,5 млн кв. км, что сопоставимо с территорией Австралии. В свою очередь экологи предупреждают: бесконечный рост экономики в условиях ограниченности ресурсов просто невозможен — уже сегодня мы производим и потребляем так, как будто у нас не одна, а три планеты.

Во второй половине XX века экономисты стали рассуждать о природе как об основном генерирующем благосостояние активе, который ВВП считает неизменной данностью. Затем появился термин «природный капитал». Только в 1970-е годы были предприняты первые попытки оценить амортизацию природы. Индикатор экономического благосостояния с учетом изменения «других видов капитала» предложили в 1973 году экономисты Билл Нордхаус и Джеймс Тобин из Йельского университета. Они использовали в качестве точки отсчета ВВП (точнее, чистый национальной продукт) и включили в измерение благосостояния, помимо прочего, и стоимость снижения качества социальных связей и недостатка свободного времени у населения — например, на личную жизнь или воспитание детей. Нордхаус и Тобин пришли к выводу, что получаемый таким образом индикатор экономического благосостояния близок к истинному ВВП.

В 1989 году их работу дополнил экономист департамента окружающей среды Всемирного банка Герман Дэйли, разработавший индекс устойчивого экономического благополучия. При его расчете специалист учитывал стоимость деградации природного капитала. Дэйли попутно констатировал: получены «эмпирические доказательства, что вклад роста ВВП в увеличение благосостояния очень мал». Этот индекс стал прототипом разработки конца 1990-х — индикатора подлинного прогресса (ИПП, Genuine Progress Indicator). Разница между ним и ВВП аналогична разнице между общей и чистой прибылью компании: ИПП будет равен нулю, если доходы от производства товаров и услуг равны объему средств, необходимых на ликвидацию связанных с ним негативных последствий.

В этом виде идея уже заинтересовала правительства. Как минимум 11 стран, среди которых — США, Канада, Австрия, Великобритания, Швеция и Германия, с 1990-х годов рассчитывали национальный ИПП. Результаты оказались неутешительными: в Евросоюзе и Соединенных Штатах устойчивое сокращение благосостояния фиксировалось на протяжении последних 30 лет. Среди американцев на индивидуальном уровне оно повышалось до 1970 года, после чего стагнировало — главным образом из-за исчерпания природного капитала. В Канаде реальное благосостояние росло гораздо медленнее, чем валовой внутренний продукт.

Если в 2007 году официальный ВВП России увеличился на 7,4%, то скорректированные чистые накопления упали на 13,8%. ПРООН, основываясь на методиках Всемирного банка, утверждает, что с точки зрения реального благосостояния, учитывающего качество среды, развитие сырьевых отраслей приносит населению РФ куда больше неприятностей, чем благ.

На сегодняшний день существует масса индикаторов, призванных оценивать не только объемы производства и потребления, но и качественно измерять развитие с учетом социальных, экологических и технологических факторов. Такими показателями пользуются как отдельные страны, так и международные организации. Общая проблема этих индикаторов — техническая: они требуют измерения названных факторов в денежном выражении. И чем большее признание они будут находить среди политиков и граждан, тем больше ресурсов понадобится, чтобы сделать их достаточно точными, особенно в развивающихся странах, где проблема качества данных стоит острее всего. «Технологии могут помочь — все большее число операций в настоящее время осуществляется в электронном виде, что позволяет нам начать разрабатывать системы, благодаря которым каждая транзакция в экономике будет сопровождаться информацией о ее влиянии на природный и социальный капитал. Возможно, появление таких сведений будет стимулировать развитие продуктов и услуг, которые вносят вклад в эти виды капитала, и препятствовать тем, которые приводят к их сокращению», — говорит сооснователь консалтинговой компании Bioregional Development Group Пуран Десаи.

На сегодняшний день ни один из показателей, созданных для оценки параметров устойчивого развития, не является совершенным. Тем не менее разумно предположить, что даже незначительное усовершенствование или дополнение к измерению экономического благополучия — это лучше, чем простое измерение объемов хозяйственной деятельности.

Подписывайтесь на наш канал в Telegram

Автор

Антон Чугунов